|
|
 |
Каталог статей |
 |
Одна на краю света. Часть15
Расплата за гостевание. Прибрежное плавание
С утра над дельтой висит низкий туман, оставляя видимость метров на 300. В полдень восточный ветер разгоняет его и я оправляюсь в путь. Вскоре вплываю в Северный Ледовитый океан. Вернее, я еще нахожусь в дельте реки. Выраженное русло уже закончилось, позади остались низкие песчаные берега, только километрах в трех от меня впереди виднелась полоска айсбергов - различной причудливой формы угловатых льдин. Их прибило на мель, и теперь они, как на приколе, лежали за длинными песчаными косами - будто очерченной по окружности полосой выноса реки диаметром в десяток с лишним километров.
За этой пологой цепочкой "островов" и начинается океан, начинается глубина. Я же качаюсь на крутых частых волнах мелководного разлива. Восточный встречный ветер крепчает, меня с головой обдает солоноватыми брызгами, весла цепляются за дно, я практически не продвигаюсь вперед. Я нахожусь в самой левой, западной точке дельты, и поэтому теперь мне нужно пересекать ее целиком.
Сначала плыву по мелководью, опасаясь выходить на простор . волны с белыми гребнями. На дальних песчаных косах, за которыми громоздятся льдины, причудливые многоугольники с острыми ребрами, с плоскими гранями, иногда чернеющими на фоне далекого горизонта неба, лежат тюлени. Качка и брызги не дают с высоты посадки в каяке рассмотреть тюленей повнимательней, точнее определить их вид.
Вскоре, придерживаясь песчаного берега и не теряя из вида его низкой кромки, я попадаю на мели. И хотя меня манит далекий маяк, по черточке которого я ориентируюсь, мне приходится отдалиться от берега, не плыть к маяку напрямик, а держаться подальше от мелей. Весла все же продолжают временами цеплять дно даже на значительном удалении от прибрежных кос. Встречный ветер на мелководье гонит волну и тормозит мое передвижение.
Вылезаю из каяка, Восточно-Сибирское море оказывается мне ниже колена. Впрягаюсь в хомут-веревочку и бреду по щиколотку в воде навстречу ветру. Ступаю по дну, веду свой корабль на поводу и радуюсь тому, что, вопреки сомнениям, почти не вязко. Где-то здесь, в этих гиблых местах потерпел крушение галиот купца Никиты Шалаурова. Да, места гиблые...
По мере продвижения вперед открывается все больше мелей. Их легко распознавать по частой ряби на поверхности воды. Местами настолько мелко, что даже мой плоскодонный каяк приходится протаскивать по дну. А иногда забредаю в глубину и перегребаю эти участки проток. Очень холодно, быстро немеют кончики моих чувствительных теперь к морозу пальцев на руках, только в пешем движении, когда можно засунуть кисти рук в рукава прорезиненной куртки, пальцы отходят.
Казалось, что льдины, выползшие от океана на песчаные длинные узкие косы, окаймляющие разлив дельты, лежат сплошной стеной, поэтому я продолжала пешее передвижение по дельте, не приближаясь к льдинам. Последний слой на подошвах кроссовок отслоился и черпал донный песок, затормаживая мое передвижение. Когда я приближалась к редким косам, с них навстречу мне временами поднимались вихри сухого песка так, что в мозгу рисовались сюрреалистичные картинки, будто я бреду по пустыне. Однако глаза приходилось беречь по-настоящему. К вечеру, когда солнце уже склонилось к горизонту, я была километрах в четырех от берега и примерно на таком же расстоянии от тригопункта на мысе Лялера. "До темноты не успеть, - тоскливо подумала я, - надо по протокам уходить на берег".
Но и от берега меня отделял лабиринт полусухих отмелей, а отгонный восточный ветер отжимал с мелководья остатки воды, клубами гнал водяную пыль над меляками. Тащить груженый каяк по дну было нелегко. Разогнавшись по водной глади, я вытягивала лодочку на песчаную перемычку отмели, несколько метров она катилась по инерции, а дальнейшее передвижение приходилось осуществлять планомерными рывками, всем телом падая на веревку и одновременно прилагая все свои силы. Кое-как, стараясь петлять по более глубоководным протокам, я все же почти подошла к берегу.
До тундры оставалось метров 500, но силы кончились, ведь последние полкилометра я тащила каяк по дну. Пришлось разгружать его и запихивать вывалянные в вездесущем песке гермомешки в рюкзак. Темнело. Пока выносила рюкзак на коренной берег, все время боялась, как бы не натянуло туман, ведь здесь это происходит мгновенно. Ветер не унимался. Всегда испытываешь беспокойство, когда приходится оставлять каяк, да и вообще любую незаменимую часть снаряжения в ненадежном месте. А вдруг не найду его, вдруг его сдует ветром.
Слава богу, ничего этого не случилось. В бинокль выискав каяк, возвратилась за ним. Я шла к берегу, и поэтому ветер теперь дул мне в бок. Почувствовав странные рывки за спиной, я оглянулась и изумилась. Ветер приподнимал теперь уже легкий разгруженный каяк и, переворачивая его, крутил пропеллером. Каяк не волочился за мной на веревочке, а "шел" сбоку вприпрыжку, плюхаясь после каждого полного оборота на брюхо. Добравшись до рюкзака, я на мгновенье положила весло на отмель, но его тут же развернуло по ветру, и оно, поочередно перебирая лопастями, "зашагало" от меня прочь. Прыжком настигаю беглеца.
Но и этот берег еще не был безопасен. Вдруг нагрянет западный ветер? До линии прибоя, где громоздились бочки и коряги плавника, было еще с километр расстояния. Я поняла, что дальше идти с каяком мне сейчас уже не под силу. Все это происходило недалеко от второго маяка, и мне почему-то казалось, что именно рядом с маяком должны находиться избушки, про которые мне твердил Леха. Чтобы ночью каяк не унесло ветром, загрузила его консервами и рыбой, а с необходимым для ночевки снаряжением, не без щемящего чувства неуверенности в завтрашнем свидании с лодкой, отправилась на поиски избушки.
Вот что писал Олег Куваев в "Дневнике прибрежного плавания" об этих местах, когда они на лодке с мотором плыли от Певека в Биллингс и попали в непогоду: "А может, они думают, что давно наша лодка лежит разбитая на километровых отмелях среди взбаламученной воды, а мы бродим по тундре и ищем выхода. Потому что, если даже выйти на берег между губой Нольде и мысом Шалаурова Изба, то никуда с этого берега не уйдешь и будешь ходить, отрезанный от мира горами, реками, а через реки те можно переправиться, если только уйти на юг километров на 100, а может, 150".
В сгущающихся сумерках я шагала и шагала вперед, по направлению к далекому маяку, впереди временами проступали очертания бочек, больших стволов плавника, засыпанных песком. Начался коренной берег, но под ногами хрустели похожие на солянки суккулентные пустынные растения, совершенно не тундровые. По пути я нагибалась к каждой луже, пробуя воду на вкус, но лишь горечь оставалась у меня на языке.
Неожиданно я уперлась в глубокую протоку. Вода в ней была солоноватая, я пыталась обогнуть протоку вдоль берега, но нет, это была обширная лагуна, многочисленные разветвления ее загибались обратно в сторону, откуда я и пришла. "Ну вот, начинаются куваевские пророчества, - мысленно ворчала я.- Что же делать? Черт с ним, с этим маяком, - решила я наконец. - Переночую без воды, где посуше". Развернувшись, я прошла немного назад и, остановившись на приглянувшейся площадке, стала растягивать тент. Автоматически попробовала воду из близлежащего озерка и она, на удивление, оказалась пресной.
Так я побывала в шкуре потерпевшего кораблекрушение и хоть чуть-чуть смогла почувствовать, каково же здесь было матросам с галиота.
С утра и ближние пресные озерки, и солоноватые, и даже водное пространство шириной с километр вдоль берега моря - все покрылось ледком. За ночь ветер не поменялся, прилива не было, и каяк встретил меня на прежнем месте. Его не затопило, он не улетел. Кратковременное безветрие ясного морозного восхода сменяется восточным ветром. Чтобы быстрее приблизится к мысу Лялера, теперь хорошо видимому, с "тригой" (триангуляционным пунктом) на невысоком откосе, нельзя двигаться напрямую - очень много мелей. Поэтому снова сначала удаляюсь с рюкзаком за плечами и каяком на поводу подальше от берега, и там, где становится глубже, иду уже параллельно суше.
Полдня утомительных мелей - и вот, наконец, за мысом дельта закончилась, и начался нормальный, галечниковый берег, поднимающийся от воды крутым валом - насыпью метра в два высотой. На гребне вала лежали бочки и плавниковый хлам. Подхожу к долгожданным живописным льдинам и обнаруживаю, что здесь между ними вполне есть проходы для каяка.
Лавирую среди огромных метров по 5-7 в диаметре ледяных глыб. Океан оказался действительно Ледовитым! В этом аномальном году он не растаял. Льдины метра на два возвышаются над водой, у берега они достают до дна и сидят неподвижно, на глубоких же местах медленно дрейфуют по ветру. Волны подтачивают глыбы на уровне воды, и многие из них поэтому имеют форму грибов на тонких ножках. Временами эти шляпки-махины обламываются, взмывая фонтаны брызг, льдины кувыркаются. Я не одна в этом сказочном ледяном царстве: тысячные стаи черных уток качаются на волнах, нерпы высовывают из воды свои усатые мордашки с удивленно-круглыми детскими глазами, разглядывают нового необычного обитателя моря.
Недалеко за мысом Лялера вижу два балка на берегу. Про них-то и говорил мне Леха, да, я, видать, слушала в пол-уха и почему-то решила, что они стоят за маяком. Мыс Лялера венчает "трига" - невысокая деревянная пирамидка. А высокий маяк стоит далеко на заболоченном берегу, а вовсе не у воды. Подхожу к строениям. Стены их разрисованы яркими красками - море, пальмы, русалки. Один балок на замке, а второй открыт, там печка и нары, тесно, но уютно. Но мне рано вставать на ночевку, я отправляюсь дальше, к манящим кекурам следующего по-настоящему высокого мыса.
Этот следующий мыс - мыс Шалаурова Изба - хорошо виден издали. После многокилометровых унылых низких берегов дельты Пегтымеля, у которых, видимо, и потерпел крушение в 1764 году галиот русского землепроходца Никиты Шалаурова, мыс выделяется особенно. В этом месте к морю подходит горный отрог и весь он испещрен причудливыми скальными кекурами - останцами. Я видела часть из них еще раньше, когда плыла в нижнем течении Пегтымеля. Издали они смотрелись, как некие циклопические, неземные строения, напоминали сказочные замки с башнями, дворцы. Венчает мыс высокий маяк.
Перед мысом, у берега бухты, забитой льдинами, стоял высокий нежилой дом с пустыми глазницами окон. За ним на склоне, возвышаясь на 8 -10 - 12 метров от ровной поверхности земли, толпились гигантские статуи останцев. Я разгуливала по парку слоистых черных обтесанных ветром безносых истуканов, и сказочную окружающую картину дополнял потрясающий закат. Желтый диск солнца коснулся горизонта - нагромождения ледовых глыб океана. На ветру у кромки былого прибоя жгла я огромный костер из толстых белых бревен плавника, которого здесь было навалено с избытком.
Но все очарование сказки рассеялось, когда я зашла в дом. Битые стекла, мусор и хлам. Под наружной коробкой стен внутри дома стояли два стандартных балка, в одном из которых, где была деревянная кровать, печка и столик, а окошко затянуто полиэтиленом, я и заночевала.
Утром восточный встречный ветер не унимался. Холодно, почти морозно, но, слава богу, пока было ясное небо. Море забито льдинами, но для каяка всегда находятся проходы. Льдины сдерживают ветер и волну.
Однако на самом конце мыса, где стоял маяк, и где глубина начиналась прямо у берега, льдин было меньше. Я подозревала, что именно этот маяк был источником радиоактивного излучения, еще в Москве меня предупреждали о таких маяках, выработавших свой положенный ресурс и не пополненных свежим. Меня снабдили приблизительной схемой расположения таких маяков на побережье Чукотки. Казалось бы, если это действительно так и это опасно, нужно всем местным жителям раздать подробные карты с указанием этих объектов. И неужели нельзя было эти маяки обезвредить? Я не очень верила в существование опасности, но один маяк был на моем пути, и все-таки я решила перестраховаться: на берегу я все время находилась под защитой отрога горы, а на воде решила огибать маяк как можно дальше от берега.
На участках открытой акватории на траверзе мыса ветер начинает разгонять приличную волну, что позволяет мне оценить мощь океана. Льдины дрейфуют по ветру мне навстречу, я ищу укрытия от волн в их ветровой тени, искоса поглядываю из-за них на стальное сооружение маяка, вспоминаю школьные уроки НВП, коэффициенты снижения радиации при укрытии за стенами из различных материалов. А за льдинами - как? Скрывают ли они меня от волн радиации? Смешно, но все же огибаю ледяные глыбы слева. Волна поддает в "скулу" каяка. А сколько может пробыть человек в ледяной воде? Все-таки решаю, что видимые волны сейчас представляют для меня большую угрозу, чем невидимые, поэтому забираю поближе к берегу.
За мысом льды стали поплотнее, и плыть стало спокойнее. Средняя скорость моего передвижения против ветра была довольно приличной - 4 километра в час - и я уже подумывала в этот день доплыть до поселка, но перед маяком у лагуны Иннукай море полностью очистилось ото льда, и высокая волна остановила меня. Я перетащила каяк в лагуну через двухсотметровую галечниковую перемычку, надеясь, что там плыть будет легче. Но лагуна оказалась очень мелководной, по ней разгуливали крутые пенные волны. Где ведя каяк на веревке, где прогребая, в сумерках я добралась до балков у устья лагуны и в одном из них заночевала. На небе светило северное сияние, а впереди уже видны были огни поселка.
Дожевываю последнюю шоколадку, десять дополнительных штук оказались совсем не лишними. "Ночь-полночь, приходи к нам... Монаковы уже должны быть дома. Что ж, сегодня тринадцатое число, негоже завершать маршрут в такой "непрезентабельный" день,- успокаиваю я себя, - да и заканчивать навигацию рекомендуется не позже пятнадцатого сентября, так что у меня еще есть запас".
Утром на море снова приползли льдины. Их полоса начинается метрах в 30-ти от берега. Между берегом и льдами полоса чистой воды, но ветер не дает быстро плыть. Бурлачу, идя по кромке берега. Передо мной перебежками следуют несколько куликов-песочников. Когда я нагоняю последнюю пичужку в колонне, стайка перелетает вперед и снова, шествуя вдоль уреза воды, начинает выискивать добычу в песке и мелкой гальке. Я настолько устала, что у меня даже не возникает желания как следует рассмотреть куликов в бинокль и записать характерные признаки, чтобы потом определить вид - а это характерный признак моего утомления. Но вот льды подошли вплотную к берегу. Залезаю в каяк, ухожу в ледовый лабиринт, удаляясь от берега. До поселка осталось совсем немного, я уже вдыхаю запах горящего угля, черным шлейфом струящийся из высокой трубы.
Поселок Биллингс раскинулся на узкой галечной косе, с одной стороны ограниченной морем, а с другой - обширной солоноватой лагуной. Большие поля спресованных льдин не дают мне легко пробиться к берегу. Петляю по лабиринтам узких проходов километрах в двух напротив поселка, недоумевая, как же сюда пришвартовываются корабли. Пока мне невдомек, что в этом году здесь никто и не пришвартовывался. Наконец, причаливаю к здоровенной голубой льдине, выползшей на сушу, и, задрав голову, здороваюсь с рыбаком, стоящем на этом постаменте. Повертев головой в поисках человека на берегу, рыбак наконец обратил взор вниз, на воду. "Маршрут закончен", - подумалось мне, но это было не так.
путь домой
14 сентября я приплыла в Биллингс, а на следующий день сильно похолодало, навалило много снегу, и началась настоящая зима. Океан замерз, пространства между старыми льдинами затянуло ровным молочно-голубым ледком, проваливающимся, однако, под тяжестью человека. Недалеко от поселка по льдинам разгуливали белые медведи. Поселок не имел регулярной связи ни с Певеком, ни с поселком Мыс Шмидта, вертолет мог прилететь сюда лишь для оказания срочной медицинской помощи. До поселка старателей Ленинградского, от которого уже была дорога на Мыс Шмидта, было 150 километров по побережью.
Монаковы еще не вернулись из тундры, и я поселилась в одноэтажном двухквартирном домике, в Лехиной обители.
В магазине поселка была крупа, хлеб в пекарне выдавали под расписку, так как у многих жителей давно не было денег. Завоза продуктов и топлива в этом году не ожидалось. Не было мяса, почти все тракторы и бульдозеры были неисправны и не могли отправиться в оленеводческие бригады за олениной. Красная рыба из-за плотных ледовых заторов не вошла в лагуны, мужское население ловило на удочки мелких большеголовых бычков, они засаливались и через полдня съедались почти с потрохами. Единственный морской охотник - обладатель моторной лодки - далеко не каждый день возвращался с нерпой. Соседка приходила в квартиру Лехи за водой, потому что у них вода уже кончилась. Вода здесь была привозная, в бочках, ее возили с дальнего, пресного озера. Радушный бульдозерист угостил меня собачатиной, единственным доступным мясом.
Я разобрала каяк и ждала любую попутку в сторону поселка Ленинградского. Погода напоминала середину декабря в Подмосковье, снежок потихоньку наметал сугробы. Через несколько дней первой попутной оказией стал трактор, шедший в оленеводческую бригаду, и нам было по пути 38 километров вдоль побережья, дальше он уходил в тундру. С первой попытки выезд не удался, чудо техники при форсировании небольшой протоки прочно завязло в месиве неплотно застывшего верхнего тундрового слоя километрах в пяти от поселка. Бульдозер, приехавший на помощь, при вытягивании трактора окончательно доломал беднягу и оттащил его вместе с корытом-волокушей и всеми пассажирами обратно в поселок. Запасных частей, машинного масла и многих других необходимых для ремонта вещей в поселке не было. За запчастями люди ездили за несколько десятков километров на обширную свалку старой ржавой техники, которая осталась после старателей. Когда пойдет следующая попутка, было непонятно.
Казалось, что теперь снег не растает до весны. Однако 19 ночью подул "южак", принес тепло, растопил молодой лед и "съел" все сугробы! Я снова собрала каяк, намереваясь двигаться вдоль побережья своим ходом. Без каяка мне было бы тяжело форсировать в неизвестных местах протоки лагун. Однако и по океану плыть можно было не везде. Кроссовки мои совсем развалились, и сменной обуви теперь не было, но сердобольная жительница поселка Наталья Сорокина подарила мне меховые торбаса, и я решила уходить к Ленинградскому.
Но тут подвернулся попутный караван из двух бульдозеров, один из которых был с прицепом - корытом-волокушей. Мы тащились страшно медленно. Через 70 км, переночевав по пути в балке, люди свернули в тундру, в бригаду оленеводов, выгрузив меня в 20 километрах западнее мыса Якан. Напоследок в теплой кабине бульдозера я натянула на себя гидрокостюм и вылезла наружу.
Дул восточный ветер, в море дрейфовали льдины. Бухта вдали была забита кусковым льдом, но я надеялась, что, как это бывало и раньше, по мере приближения к ледяным глыбам между ними будут намечаться узкие проходы. Пять километров мне действительно удалось проплыть, а затем я уперлась в сплошной ледяной затор. Спресованные льды, начинаясь от кромки берега, тянулись далеко в море, и проходов среди них не было. По нагроможденному полю торосов идти было невозможно. Мне уже хорошо был виден вдали мыс Якан, отделяющий Восточно-Сибирское море от Чукотского. Мыс отчетливо выделялся обрывом уходящего в море горного отрога, тонкой черточкой на нем мерцал маяк.
Было очень холодно, на сильном ветру разбирать каяк было невыносимо, снег, к сожалению, растаял, а новый еще не успел нападать. Да и протоки из лагуны в море, ожидающие меня впереди, без каяка преодолимы лишь в обход, а это большой крюк. Вытягиваю каяк на берег и, повернувшись спиной к леденящему ветру, быстро запихиваю вещи в рюкзак, пока замерзшие за время плавания пальцы еще не потеряли чувствительность и могут сгибаться. Привычно впрягаюсь в "сани", перекинув веревочную петлю через грудь, тащу каяк по мелкой, сухой, а местами смерзшейся гальке. На удивление, "шкура" моего каяка выдержала подобное испытание с честью - она все-таки не протерлась! Мне и раньше частенько приходилось протаскивать каяк по сухим камням, каменистой тундре, иногда не разгружая, и за весь поход я ни разу не подклеивала оболочку.
Надвигалась непогода, в воздухе наползала зловещая дымка, очертания далекого мыса стали сереть, воздух больше не был прозрачным. Нагнув голову, я тащилась вперед, преодолевая встречное сопротивление ветра. Монотонно шуршал каяк за спиной, изредка я оглядывалась, чтобы удостовериться: не увязался ли за мной любопытный белый мишка.
Изрядно вымотавшись, я дотянула каяк до водного пространства мелководной лагуны. Многочисленный отмели-косы глубоко, почти до середины вдавались в нее, крутые волны бороздили акваторию, но, обессилев за какой-то десяток километров суши, я радостно спустила свой кораблик на эту воду.
Злые пенные волны не позволяли продвигаться вперед - на гребле меня неумолимо сносило обратно, до боли леденели пальцы, сжимающие мокрое весло. Не желая мочить ботинки, в гидроштанах на босу ногу, увязая в илистом дне лагуны, брела я по колено в воде у кромки берега, впервые проклиная Чукотку со всем ее транспортом вместе взятым.
Небо потемнело. Хмарь окутала очертания предметов, вешки-столбики для песцовых капканов выплывали мне навстречу из тумана. Я монотонно прошла мимо остатков скелета кита, даже не удостоив их вниманием: мой мозг уже тоже был изрядно затуманен.
Наконец появились очертания долгожданной избы. Лаем встречают меня собаки. Мужчины, вышедшие на улицу, смотрят, чинно ожидают моего приближения. Хозяйка чукчанка - пожилая женщина - выбегает мне навстречу и помогает волочить каяк - это так трогательно. "Зови меня баба Вера",- улыбается она.
Здороваюсь со всеми, меня приглашают в дом - небольшой деревянный балок с пристройкой-сараем. В домике одна жилая комната, длинная и узкая, с единственным окошком в торцевой части. При входе небольшая металлическая печка, рукомойник с раковиной, шкафчик с кухонной утварью. Две кровати друг против друга, застеленные шкурами, и узкий низкий стол между ними. Вот такая нехитрая обстановка семьи морских охотников -бабы Зины и деда Алексея. По соседству с ними в балке в то время жили еще трое охотников. Тем летом им не удалось заготовить достаточного количество моржей - основной пищи морских чукчей, и люди явно бедствовали.
-Чем же тебя кормить? - всплеснула руками хозяйка. - Ты ведь голодная, а ничего, кроме сырого мяса нет! Сейчас лепешки поставлю.
- Я все ем, - заверила я, начиная отогреваться от радушия и тепла.
Передо мной на столе появляется доска и небольшой кусок слегка обвяленного суховатого темно-вишневого оленьего мяса. Большим ножом отрезаю твердые ломтики этого удивительного кушанья и отправляю в рот.
Сутки мы пережидали непогоду с проливным дождем, а потом Алексей Иванович Кайы с двумя охотниками попытался подвезти меня на моторной лодке к причалу Ленинградского, откуда до самого поселка оставалось всего 12 километров. Вдоль берега все пространство было забито льдом, но на удалении нескольких километров от суши была вероятность открытой воды.
Мотор залило дождем, он долго не заводился. Наконец, мы немного отъезжаем от берега, лавируя между льдами, но мотор снова глохнет. Ветер пока не сильный, низкая облачность, видимость километра три, начинает сыпать снежная крупа. Молодой парень голыми руками копается в моторе. Холодно сидеть посреди Ледовитого океана без движения. Охотники поминутно курят, они совершенно спокойны. Вчера я слушала рассказ об обыденной вещи: как прошлую ночь мужики провели на льдине в открытой океане (мотор забарахлил), а в темноте возвращаться ледяными лабиринтами на сушу было опасно - налетишь на подводную глыбу, получишь пробоину - и поминай, как звали. Просто сидели всю ночь, кемарили до рассвета. Ни кукулей, ни теплых шкур на охоту не берут - лишний вес и объем. Да, тяжела работа охотников. Этим летом им удалось добыть всего трех моржей.
Мотор починен, но он ломался еще раз двадцать, пока мы, следуя вдоль ледяного затора, удалялись от берега и старались продвинуться в сторону причала. Местами мы следовали коридорами спрессованных льдин, разрезанных строго по вертикали так аккуратно, будто здесь орудовали горячим ножом. Это была работа ветра, он нагонял массивные ледяные поля друг на друга, они прессовались, а потом снова разъезжались. Страшно было вообразить, что случится с нашей лодчонкой, попади она в такой пресс.
Облачность поднялась, показался маяк у причала Ленинградского, но сплошные льды никак не пускали нас на сушу. Мы вылезли на матерую обширную заснеженную льдину, прижатую к краю спресованного ледяного хаоса, голубых прозрачных льдин, поставленных на попа, высоко торчащих над поверхностью этого простора, среди снежных глыб, водных провалов, трещин, разводий километрах в семи от берега напротив маяка. Затащили лодку на льдину.
На темном ограниченном водном пространстве, словно в бассейне, резвилась стая нерп, казалось, они почти не боялись нас. Охотники рассредоточились по льдине и с колена стали стрелять по выныривающим тюленям из мелкашек. Убитого зверя нужно было немедленно вытаскивать из воды, иначе он мгновенно тонул. При удачном выстреле моторка тут же спихивалась в воду и нерпу подцепляли багром. Когда кровь попала в воду, звери тут же стали осторожнее, выныривали теперь дальше от льдины. Удалось добыть трех нерп, не утопив ни одной, и это в нынешнем сезоне было большой удачей. Молодой парень улыбался во весь рот, вожделенно потирал руки: "Наедимся вечером!" Это был настоящий праздник для них.
Мотор часто глох, мужики привычно неторопливо чинили его, добрались до Якана мы лишь в сумерках. Разделывать нерпу уже не было сил, баба Вера позвала всех есть похлебку, но передо мной извинилась и сказала, что мне такого лучше не кушать. И что, хотя я и ем сырое мясо, подтухшую рыбу и пахучий нерпичий жир, сегодняшнее блюдо мне лучше даже не пробовать. Похлебка из тухлого мяса так сильно пахла, что они все пошли есть в соседний балок, оставив меня с кастрюлькой каши. Копальхена - кусков кислого моржового мяса с жиром, основной пищи морских чукчей - мне попробовать у них также не удалось ввиду отсутствия такового.
Утром я разобрала каяк и отправилась вдоль берега к Ленинградскому. До этого оплота цивилизации теперь оставалось всего пятьдесят километров. Ветер наконец-то был мне почти попутным. Вдоль кромки моря, узенькой полосочки воды перед забитым кусковым льдом простором, тянулась полоса галечника, но теперь, после дождя, она была рыхлой, и ноги немного буксовали в ней - чтобы берег превратился в идеальную дорогу, нужен был хороший заморозок. И все же идти вдоль берега было бы замечательно, если бы не ловушки проток. Вдоль берега моря, параллельно ему, часто тянутся лагуны, и вход в них из моря бывает размыт, если давно не было штормов. Этих входов может быть несколько, и они весьма глубокие. В этом году из-за льдов штормов не было, и устья лагун были открыты, поэтому мне вскоре пришлось свернуть на заболоченную тундру, чтобы огибать обширные заливы-щупальца лагун заранее.
Лишь на следующий день, заночевав в пустом балке с печкой-бочкой, я увидела тот самый маяк, к которому мы доплыли на моторке. За ночь снова наступила зима, но добротный балок не дал мне замерзнуть. Печку я топила огромными кусками плавника, толстыми бревнами, и, если бы не припасенный заранее пузырек с соляркой из Биллингса, без топора мне, возможно, не удалось бы развести огонь из этаких толстенных поленьев.
За маяком на берегу перед обширной лагуной раскинулся поселок старателей - десяток балков, он явно был жилой, но его недавно оставили на зиму - сезон закончился. От маяка на поселок Ленинградский тянулась широкая полоса вездеходных следов. Неприглядна тундровая "дорога": на протяжении метров трехсот параллельно друг другу тянутся вездеходные колеи, заполненные густой, не замерзшей пока жижей. Каждый раз вездеход норовит пройти по новому месту, чтобы не завязнуть в старом заболоченном следе. Да и пешеходу легче идти по нетронутой болотистой тундре, чем по колеям. От берега до поселка было километров 12, и, нахлебавшись грязи распутицы, я буквально считала последние метры до начала жилья, твердого грунта.
Напоследок, в сумерках, мне пришлось вброд форсировать речку, за которой и располагался поселок. Даже на перекате меня залило по пояс, сшибая течением, но, опираясь на благоразумно собранное заранее весло, я устояла, да и близость людей придавала смелости.
Поселок Ленинградский, некогда имевший население в 3,5 тысячи человек, ныне представлял собой жалкое зрелище. Три четверти многоэтажных (в основном в пять этажей) домов стояли пустые, разрушающиеся, с выбитыми стеклами. Поселок хотели закрывать, на зиму 1998-1999 года в нем оставалось всего около 150-ти человек. Из окон торчали трубы буржуек - поселок уже отключили от отопления. Магазинов в нем не было, но добрые старатели артели "Арктика" приютили меня и накормили в своей столовой. Наконец-то мне удалось наесться от пуза! Даже объесться так, что стало плохо и, спасла меня лишь таблетка от "жадности" - таблетка с пищеварительными ферментами - фестал.
А через день, 29 сентября, меня отвезли на "Урале" вместе с отъезжающими на зиму людьми до поселка Мыс Шмидта. С Мыса Шмидта на Москву, как рассказали старатели, были прямые авиарейсы. Билет стоил уже 3900 и должен был повыситься до 4900 рублей. У меня в наличии оставалось 250 рублей. Но в поселке, по моим сведениям, аэродром был военный, и я надеялась как-нибудь улететь оттуда. Сами старатели летели на следующий день коммерческим рейсом и ничем помочь мне не могли. В поселке из знакомых у меня был лишь один лейтенант-вездеходчик, с которым я познакомилась в тундре на коррализации, но в данный момент он, как выяснилось, находился на задании.
"Тебе нужно в администрацию обратиться, - посоветовали старатели, - там точно помогут". "Урал" выгрузил меня у казенного здания администрации. Находясь в приподнятом настроении, думая только о хорошем, я нарушила установленную для себя заповедь: "общение с администрацией избегать". Я обратилась к главе администрации с просьбой помочь, если это возможно, улететь в Москву. На что я надеялась, непонятно. Перебирая мои документы, глава объявил, что пропуск оформлен неверно, где гарантия, что я пришла не с Аляски, и не съела ли я тех, троих, которые значились в пропуске. И хотя последнее было сказано с улыбкой, глава вызвал пограничника и администраторшу по делам иммиграции для разборок. - Откуда у вас такая карта?! - удивленно выкатил глаза пограничник на обзорную "двадцатикилометровку". В то, что такая карта свободно продается на лотках и в магазинах Москвы, он явно не мог поверить.
- И что это тут за пометки?- подозрительно прищурился он. А это просто маленький ребенок фломастером кое-где почеркал на карте. - А такая откуда!? - пограничник добрался до ксерокопии "пятикилометровки".
- Геологи дали,- безразлично отвечала я. Когда дело дошло до цветной подробной "двухкилометровки", пограничник уже больше вопросов не задавал, мол, что со Штирлица взять, все равно выкрутится. А весть о том, что все карты уже давно рассекречены, до Чукотки еще явно не добралась.
Потом пограничник придрался к тому, что в документе не указан Мыс Шмидта, хотя там было ясно написано, что Федеральная погранслужба РФ не имеет возражений относительно пеше-водного перехода "в пределах 5-ти километровой пограничной зоны на участке: г. Анадырь, пос. Биллингс, а также побережье Северного Ледовитого океана группой..." То, что Мыс Шмидта входит в эту зону, никого не волновало. "И зачем только вы пришли на Мыс Шмидта? - с нескрываемой злобой вступила администраторша. - Нет, чтобы обойти". Видимо, я оторвала ее от чаепития. "Вы должны были заранее поставить нас в известность: когда будете проходить по территории Шмидтовского района". Как будто я подключена к небесному телефону.
В конце разборки у меня отобрали паспорт и, наконец, отпустили, заверив в том, что военные самолеты здесь не летают, и мне придется ждать денежный перевод из Москвы, если я хочу выбраться с Мыса Шмидта.
Стоял ясный морозный вечер, свежий снежок хрустел под ногами. Без четких мыслей я брела по незнакомому поселку с рюкзаком за плечами. Как всегда, меня выручили простые добрые люди. Первая встречная женщина, на которую я наткнулась и обратилась с вопросом, как пройти в контору авиакомпании, оглядев мой внушительных размеров рюкзак, осведомилась, откуда я и есть ли мне где остановиться. И, выслушав мой краткий рассказ, дала мне телефон Юры Дунаева. "Он помогает туристам, - улыбнулась она. - Сегодня он точно устроит вас на ночлег. Извините, но просто сегодня я не могу пригласить вас переночевать, у меня родственники приехали, просто негде, а если завтра будут какие-то затруднения, звоните мне". От такого приема я опешила и, поблагодарив чудесную незнакомку, отправилась звонить Юре.
Он оказался не просто добрейшей души человеком, а еще и волшебником. Через десять минут после моего неуверенного звонка он подъехал в авиакомпанию, откуда я звонила. Узнав, что я уже закончила путешествие, и мне надо всего-навсего добраться до Москвы, а не продолжать, к примеру, кругосветный маршрут в Америку, он облегченно махнул рукой. Тут же позвонил на погранзаставу и, пожурив кого-то, потребовал, чтобы мне отдали паспорт. Затем устроил переночевать в пустую квартиру, а на следующий день неизвестным мне образом договорился с пилотами и посадил на грузовой АН-26, летящий в Анадырь. От души расцеловав, напоследок он погрозил мне пальцем и сказал: "Ты там в Москве передай всем туристам: раньше мне легко было отправлять вашего брата, куда хочешь мог послать, и на Аляску улетали. Сейчас другие времена, тяжело стало, проблемы с топливом, денег у людей нету. Так что скажи, пусть не рассчитывают на меня!" На сурово нахмуренном лице глаза у Юры светились такой добротой, что я понимала: такой человек не может не помочь в безвыходной ситуации.
Подо мной плыли заснеженные острые пирамидальные пики, еще раз подтверждая, что Чукотка все-таки страна горная. Так я вторично пересекла ее всего за какую-то пару часов...
В Анадыре, вернее в Угольных Копях, в ожидании самолета я снова поселилась у военнослужащих. И там добрый Иваныч - прапорщик Александр Иванович Никишин, с которым мы познакомились еще на пути в Анадырь, договорился с экипажем самолета, чтобы меня забрали в Москву. Да и летчики помнили меня - ведь это был тот же самый экипаж, что привез меня на Чукотку.
Источник: http://skitalets.ru/books |
| Категория: Марина Галкина. Одна на краю света 2002г | Добавил: mahovik (13.12.2010)
|
| Просмотров: 1097
| Рейтинг: 0.0/0 |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ] |
 |
Copyright MyCorp © 2024 |
 |
|
 |
Статистика |
 |
|
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
 |
|
